Том 3. Повести, рассказы и пьесы 1908-1910 - Страница 202

202

Онуфрий. Брось, а то отнесем назад.

Ст. студент. Нет, выслушай, Онуша! Вот вы рака принесли — и с виду это настолько… ну, нелепо, что ли, что тот же ваш Стамескин назвал бы вас идиотами. А я понимаю, что это молодость, проявление молодых, играющих сил, и мне приятно.

Козлов. Да ну, оставь! Ну принесли и принесли, и не о чем тут говорить! Говори о другом!

Ст. студент (смеется). Нет, нет, братцы! Я этого рака высушу и поставлю себе на стол, пусть напоминает одну из лучших минут моей жизни. (Смеется.) Нет, серьезно, высушу и поставлю.

Онуфрий. Ну и ладно — эка привязался старик. Буде, чаю больше не хочу, от чаю бессонница бывает.

Козлов. Что же это, вроде памятника будет? Куда же ты его поставишь?

Ст. студент. На стол, Козлик, на стол!

Блохин. Кто цветы с…сушит, а кто рака.

Онуфрий. Дай-ка я тут на диванчике примощусь (Зевает.) Какая-то томность овладела моими членами… не то от колбасы, не то от твоего красноречия. Разболтался ты что-то, старик.

Козлов. Это у него от температуры. Гляди, как он осунулся: тебе лечиться надо, дядя!

Ст. студент (недовольно). Какие пустяки: вчера мне действительно было нехорошо, а сегодня и лицо у меня свежее… Выпью малинки, — вот и все… Так вот, говорю я: душа у меня… молодая, сердце у меня нетронутое — вот в чем главное. Помню, в нашем городке сослуживцы всегда смеялись надо мною. Вам сколько лет? — спрашивают. Столько-то. А мы думали, что вам всего двадцать. Ведь вы, Петр Кузьмич, моложе всякого молодого человека! (Смеется)

Козлов (зевает). Да-а. Смеялись, говоришь?

Ст. студент. Смеялись! Да как и не смеяться? Они люди солидные, положительные, а я? Мечтатель, фантазер какой-то. Помню, раз приходит ко мне сослуживец, Тарасов, мрачен, жалко смотреть: губернатор к нам едет. А я в это время стихи наизусть учу!

Онуфрий. Стихи? Зачем же ты их учишь?

Ст. студент (смеется). Тарасов рассердился: вас, говорит, Петр Кузьмич, надо в сумасшедший дом отправить: тут губернатор едет, а вы стихи декламируете. А то, помню я еще, это было… постой, где это было? Да, вспомнил: ездил это я по одному делу…

Онуфрий. И сколько ты помнишь, старик. Ты свою жизнь наизусть знаешь или только на рассказ? Ты валяй как покороче. А что, Сережа, если бы столько помнил, мог бы ты это выдержать при твоем телосложении?

Блохин (зевает). Пусть старик… стихи продекламирует.

Ст. студент. А что же? Если серьезно хотите послушать, я могу. Кого хотите? Хотите из Шелли?

Козлов (тоскливо). Нет, не надо стихов! Ну их к черту!

Ст. студент. Неужели ты не любишь стихов? (Слегка насмешливо.) А еще молодой человек! Эх, Козлик, Козлик, — ведь молодость сама стихи. Когда душа приподнята…

Козлов (мрачно). Не люблю стихов.

Онуфрий. И я не люблю. Ребята?..

Блохин. Ну?

Онуфрий. Айда к Костику-председателю!

Козлов и Блохин. Верно, пойдем, братцы!

Онуфрий. Я тебя, Сережа, в снегу утоплю. Ты мне запомнишь, как снег за шиворот класть.

Ст. студент (тревожно и жалобно). Да куда же вы?! Ну что вы вздумали! Погодите! Я так рад, что вы пришли… ну что вы будете делать у Костика? Может быть, его и дома-то нет! Посидите!

Козлов. Нет, надо идти! Костик ждет.

Блохин. Н…надо идти. Идем, ребята.

Ст. студент. Посидите! Я сейчас за пивом пошлю. Споем. Споем, Сережа? (Морщась от боли в горле, напевает.) Аристотель мудрый… Сейчас пиво будет.

Онуфрий (удерживая). Да не хлопочи, старик. Не надо пива.

Козлик. Не надо, не надо. Мы пойдем. Да, ей-Богу же, не надо.

Ст. студент. Нет, нет, не пущу. (Идет.) Я сейчас. Капитон, Капитоша!

Студенты одни, сидят как разваренные, лениво оглядываются.

Козлов. Послал-таки. Экая лотоха!

Онуфрий. Что же — оставаться или нет? (Зевает.) Я уж и не знаю. Неловко как-то, старик еще обидится! И как это удивительно в природе происходит: поболел один день, а состарился лет на двадцать. Эх, жизнь!

Козлов. Так со стариками всегда бывает. Держится, держится, а потом… трах и… (Зевает.) Что же, идем или остаемся?

Блохин. Что же, можно и остаться. Только… лучи пойдем, а? Ж…жарко тут!

Козлов. Нет, пойдем, пойдем! Жалко старика, а ничего не поделаешь; надоел.

Онуфрий. А пиво?

Козлов. Да ну его к черту! У Костика выпьем, вчера он деньги из дому получил.

Ст. студент (входит весело). Сейчас и пиво будет. И не думайте уходить — не пущу! Чего на самом деле раскисли! Посидим, поболтаем, я вам кое-что из моих сибирских скитаний расскажу. Вы не смейтесь: я хорошо рассказываю, иногда знакомые нарочно собирались, чтобы послушать моих рассказов, упрашивали. А то и спеть можно, этак, для настроения, а? — споем?.. Эх, жалко, не знаете вы сибирских песен — удивительные есть песни! Сейчас горло у меня болит, а то я бы вам напел — тебе, Сережа, понравится.

Козлов. Напрасно ты, старик. Мы лучше пойдем.

Ст. студент. И не думай, не пущу! Ах, ребятки: вот у Наташи, у моей покойной жены, какой славный был голос. Не сильный, но такой приятный, задушевный! И сколько она этих сибирских песен знала! У них на постоялом дворе… Постой: да я показывал тебе Наташину карточку или нет?

Козлов. Да видел, видел!

Ст. студент. Нет, не эту, у меня другие есть, я тебе еще не показывал. Сейчас достану. (Роется в столе) Правда, Наташу нельзя было назвать красивой, но если вы всмотритесь в ее глаза… Сейчас!.. Надя не была похожа на мать, хотя некоторые и утверждали…

202